В 1980-х годах Нью-Йорк представлял собой адский ад. Там совершалосьболее 1 500 тяжких преступлений КАЖДЫЙ ДЕНЬ. 6-7 убийств в сутки. Ночьюпо улицам ходить было опасно, а в метро рисковано ездить даже днем.Грабители и попрошайки в подземке были обычным делом. Грязные и сырыеплатформы едва освещались. В вагонах было холодно, под ногами валялсямусор, стены и потолок сплошь покрыты граффити.
Вот что рассказывали о нью-йоркской подземке:
«Выстояв бесконечную очередь за жетоном, я попытался опустить его втурникет, но обнаружил, что монетоприемник испорчен. Рядом стоялкакой-то бродяга: поломав турникет, теперь он требовал, чтобы пассажирыотдавали жетоны лично ему. Один из его дружков наклонился кмонетоприемнику и вытаскивал зубами застрявшие жетоны, покрывая всеслюнями. Пассажиры были слишком напуганы, чтобы пререкаться с этимиребятами: «На, бери этот чертов жетон, какая мне разница!» Большинстволюдей миновали турникеты бесплатно. Это была транспортная версиядантова ада».
Город был в тисках самой свирепой эпидемии преступности в своей истории.
Но потом случилось необъяснимое. Достигнув пика к 1990-му году,преступность резко пошла на спад. За ближайшие годы количество убийствснизилось на 2/3, а число тяжких преступлений – наполовину. К концудесятилетия в метро совершалось уже на 75 % меньше преступлений, чем вначале. По какой-то причине десятки тысяч психов и гопников пересталинарушать закон.
Что произошло? Кто нажал волшебный стоп-кран и что это за кран?
Его название – «Теория разбитых окон». Канадский социолог Малкольм Гладуэлл в книге «Переломный момент» рассказывает:
«Разбитые окна» — это детище криминалистов Уилсона и Келлинга. Ониутверждали, что преступность — это неизбежный результат отсутствияпорядка. Если окно разбито и не застеклено, то проходящие мимо решают,что всем наплевать и никто ни за что не отвечает. Вскоре будут разбитыи другие окна, и чувство безнаказанности распространится на всю улицу,посылая сигнал всей округе. Сигнал, призывающий к более серьезнымпреступлениям».
Гладуэлл занимается социальными эпидемиями. Он считает, что человекнарушает закон не только (и даже не столько) из-за плохойнаследственности или неправильного воспитания. Огромное значение нанего оказывает то, что он видит вокруг. Контекст.
Нидерландские социологи подтверждают эту мысль. Они провели сериюлюбопытных экспериментов. Например, такой. С велосипедной стоянки возлемагазина убрали урны и на рули велосипедов повесили рекламные листовки.Стали наблюдать – сколько народа бросит флаеры на асфальт, а сколькопостесняется. Стена магазина, возле которого припаркованы велосипеды,была идеально чистой.
Листовки бросили на землю 33% велосипедистов.
Затем эксперимент повторили, предварительно размалевав стену бессодержательными рисунками.
Намусорили уже 69 % велосипедистов.
Но вернемся в Нью-Йорк в эпоху дикой преступности. В середине 1980-х внью-йоркском метрополитене поменялось руководство. Новый директор ДэвидГанн начал работу с… борьбы против граффити. Нельзя сказать, что всягородская общественность обрадовалась идее. «Парень, займись серьезнымивопросами – техническими проблемами, пожарной безопасностью,преступностью… Не трать наши деньги на ерунду!» Но Ганн был настойчив:
«Граффити — это символ краха системы. Если начинать процесс перестройкиорганизации, то первой должна стать победа над граффити. Не выигравэтой битвы, никакие реформы не состоятся. Мы готовы внедрить новыепоезда стоимостью в 10 млн. долларов каждый, но если мы не защитим ихот вандализма – известно, что получится. Они продержатся один день, апотом их изуродуют».
И Ганн дал команду ощищать вагоны. Маршрут за маршрутом. Состав засоставом. Каждый чертов вагон, каждый божий день. «Для нас это было какрелигиозное действо», — рассказывал он позже.
В конце маршрутов установили моечные пункты. Если вагон приходил сграффити на стенах, рисунки смывались во время разворота, в противномслучае вагон вообще выводили из эксплуатации. Грязные вагоны, с которыхеще не смыли граффити, ни в коем случае не смешивались с чистыми. Ганндоносил до вандалов четкое послание.
«У нас было депо в Гарлеме, где вагоны стояли ночью, – рассказывал он.– В первую же ночь явились тинейджеры и заляпали стены вагонов белойкраской. На следующую ночь, когда краска высохла, они пришли и обвеликонтуры, а через сутки все это раскрашивали. То есть они трудились 3ночи. Мы ждали, когда они закончат свою «работу». Потом мы взяли валикии все закрасили. Парни расстроились до слез, но все было закрашеноснизу доверху. Это был наш мэссидж для них: «Хотите потратить 3 ночи нато, чтобы обезобразить поезд? Давайте. Но этого никто не увидит»…
В 1990-м году на должность начальника транспортной полиции был нанятУильям Браттон. Вместо того, чтобы заняться серьезным делом – тяжкимипреступлениями, он вплотную взялся за… безбилетников. Почему?
Новый начальник полиции верил – как и проблема граффити, огромное число«зайцев» могло быть сигналом, показателем отсутствия порядка. И этопоощряло совершение более тяжких преступлений. В то время 170 тысячпассажиров пробирались в метро бесплатно. Подростки простоперепрыгивали через турникеты или прорывались силой. И если 2 или 3человека обманывали систему, окружающие (которые в иных обстоятельствахне стали бы нарушать закон) присоединялись к ним. Они решали, что есликто-то не платит, они тоже не будут. Проблема росла как снежный ком.
Что сделал Браттон? Он выставил возле турникетов по 10 переодетыхполицейских. Они выхватывали «зайцев» по одному, надевали на нихнаручники и выстраивали в цепочку на платформе. Там безбилетникистояли, пока не завершалась «большая ловля». После этого их провожали вполицейский автобус, где обыскивали, снимали отпечатки пальцев ипробивали по базе данных. У многих при себе оказывалось оружие. Удругих обнаружились проблемы с законом.
«Для копов это стало настоящим Эльдорадо, – рассказывал Браттон. –Каждое задержание было похоже на пакет с поп-корном, в котором лежитсюрприз. Что за игрушка мне сейчас попадется? Пистолет? Нож? Естьразрешение? Ого, да за тобой убийство!.. Довольно быстро плохие парнипоумнели, стали оставлять оружие дома и оплачивать проезд».
В 1994 году мэром Нью-Йорка избран Рудольф Джулиани. Он забрал Браттонаиз транспортного управления и назначил шефом полиции города. Кстати, вВикипедии написано, что именно Джулиани впервые применил Теориюразбитых окон. Теперь мы знаем, что это не так. Тем не менее, заслугамэра несомненна – он дал команду развить стратегию в масштабах всегоНью-Йорка.
Полиция заняла принципиально жесткую позицию по отношению к мелкимправонарушителям. Арестовывала каждого, кто пьянствовал и буянил вобщественных местах. Кто кидал пустые бутылки. Разрисовывал стены.Прыгал через турникеты, клянчил деньги у водителей за протирку стекол.Если кто-то мочился на улице, он отправлялся прямиком в тюрьму.
Уровень городской преступности стал резко падать – так же быстро, как вподземке. Начальник полиции Браттон и мэр Джулиани объясняют: «Мелкие инезначительные, на первый взгляд, проступки служили сигналом дляосуществления тяжких преступлений».
Цепная реакция была остановлена. Насквозь криминальный Нью-Йорк к концу 1990-х годов стал самым безопасным мегаполисом Америки.
Волшебный стоп-кран сработал.
Вот что рассказывали о нью-йоркской подземке:
«Выстояв бесконечную очередь за жетоном, я попытался опустить его втурникет, но обнаружил, что монетоприемник испорчен. Рядом стоялкакой-то бродяга: поломав турникет, теперь он требовал, чтобы пассажирыотдавали жетоны лично ему. Один из его дружков наклонился кмонетоприемнику и вытаскивал зубами застрявшие жетоны, покрывая всеслюнями. Пассажиры были слишком напуганы, чтобы пререкаться с этимиребятами: «На, бери этот чертов жетон, какая мне разница!» Большинстволюдей миновали турникеты бесплатно. Это была транспортная версиядантова ада».
Город был в тисках самой свирепой эпидемии преступности в своей истории.
Но потом случилось необъяснимое. Достигнув пика к 1990-му году,преступность резко пошла на спад. За ближайшие годы количество убийствснизилось на 2/3, а число тяжких преступлений – наполовину. К концудесятилетия в метро совершалось уже на 75 % меньше преступлений, чем вначале. По какой-то причине десятки тысяч психов и гопников пересталинарушать закон.
Что произошло? Кто нажал волшебный стоп-кран и что это за кран?
Его название – «Теория разбитых окон». Канадский социолог Малкольм Гладуэлл в книге «Переломный момент» рассказывает:
«Разбитые окна» — это детище криминалистов Уилсона и Келлинга. Ониутверждали, что преступность — это неизбежный результат отсутствияпорядка. Если окно разбито и не застеклено, то проходящие мимо решают,что всем наплевать и никто ни за что не отвечает. Вскоре будут разбитыи другие окна, и чувство безнаказанности распространится на всю улицу,посылая сигнал всей округе. Сигнал, призывающий к более серьезнымпреступлениям».
Гладуэлл занимается социальными эпидемиями. Он считает, что человекнарушает закон не только (и даже не столько) из-за плохойнаследственности или неправильного воспитания. Огромное значение нанего оказывает то, что он видит вокруг. Контекст.
Нидерландские социологи подтверждают эту мысль. Они провели сериюлюбопытных экспериментов. Например, такой. С велосипедной стоянки возлемагазина убрали урны и на рули велосипедов повесили рекламные листовки.Стали наблюдать – сколько народа бросит флаеры на асфальт, а сколькопостесняется. Стена магазина, возле которого припаркованы велосипеды,была идеально чистой.
Листовки бросили на землю 33% велосипедистов.
Затем эксперимент повторили, предварительно размалевав стену бессодержательными рисунками.
Намусорили уже 69 % велосипедистов.
Но вернемся в Нью-Йорк в эпоху дикой преступности. В середине 1980-х внью-йоркском метрополитене поменялось руководство. Новый директор ДэвидГанн начал работу с… борьбы против граффити. Нельзя сказать, что всягородская общественность обрадовалась идее. «Парень, займись серьезнымивопросами – техническими проблемами, пожарной безопасностью,преступностью… Не трать наши деньги на ерунду!» Но Ганн был настойчив:
«Граффити — это символ краха системы. Если начинать процесс перестройкиорганизации, то первой должна стать победа над граффити. Не выигравэтой битвы, никакие реформы не состоятся. Мы готовы внедрить новыепоезда стоимостью в 10 млн. долларов каждый, но если мы не защитим ихот вандализма – известно, что получится. Они продержатся один день, апотом их изуродуют».
И Ганн дал команду ощищать вагоны. Маршрут за маршрутом. Состав засоставом. Каждый чертов вагон, каждый божий день. «Для нас это было какрелигиозное действо», — рассказывал он позже.
В конце маршрутов установили моечные пункты. Если вагон приходил сграффити на стенах, рисунки смывались во время разворота, в противномслучае вагон вообще выводили из эксплуатации. Грязные вагоны, с которыхеще не смыли граффити, ни в коем случае не смешивались с чистыми. Ганндоносил до вандалов четкое послание.
«У нас было депо в Гарлеме, где вагоны стояли ночью, – рассказывал он.– В первую же ночь явились тинейджеры и заляпали стены вагонов белойкраской. На следующую ночь, когда краска высохла, они пришли и обвеликонтуры, а через сутки все это раскрашивали. То есть они трудились 3ночи. Мы ждали, когда они закончат свою «работу». Потом мы взяли валикии все закрасили. Парни расстроились до слез, но все было закрашеноснизу доверху. Это был наш мэссидж для них: «Хотите потратить 3 ночи нато, чтобы обезобразить поезд? Давайте. Но этого никто не увидит»…
В 1990-м году на должность начальника транспортной полиции был нанятУильям Браттон. Вместо того, чтобы заняться серьезным делом – тяжкимипреступлениями, он вплотную взялся за… безбилетников. Почему?
Новый начальник полиции верил – как и проблема граффити, огромное число«зайцев» могло быть сигналом, показателем отсутствия порядка. И этопоощряло совершение более тяжких преступлений. В то время 170 тысячпассажиров пробирались в метро бесплатно. Подростки простоперепрыгивали через турникеты или прорывались силой. И если 2 или 3человека обманывали систему, окружающие (которые в иных обстоятельствахне стали бы нарушать закон) присоединялись к ним. Они решали, что есликто-то не платит, они тоже не будут. Проблема росла как снежный ком.
Что сделал Браттон? Он выставил возле турникетов по 10 переодетыхполицейских. Они выхватывали «зайцев» по одному, надевали на нихнаручники и выстраивали в цепочку на платформе. Там безбилетникистояли, пока не завершалась «большая ловля». После этого их провожали вполицейский автобус, где обыскивали, снимали отпечатки пальцев ипробивали по базе данных. У многих при себе оказывалось оружие. Удругих обнаружились проблемы с законом.
«Для копов это стало настоящим Эльдорадо, – рассказывал Браттон. –Каждое задержание было похоже на пакет с поп-корном, в котором лежитсюрприз. Что за игрушка мне сейчас попадется? Пистолет? Нож? Естьразрешение? Ого, да за тобой убийство!.. Довольно быстро плохие парнипоумнели, стали оставлять оружие дома и оплачивать проезд».
В 1994 году мэром Нью-Йорка избран Рудольф Джулиани. Он забрал Браттонаиз транспортного управления и назначил шефом полиции города. Кстати, вВикипедии написано, что именно Джулиани впервые применил Теориюразбитых окон. Теперь мы знаем, что это не так. Тем не менее, заслугамэра несомненна – он дал команду развить стратегию в масштабах всегоНью-Йорка.
Полиция заняла принципиально жесткую позицию по отношению к мелкимправонарушителям. Арестовывала каждого, кто пьянствовал и буянил вобщественных местах. Кто кидал пустые бутылки. Разрисовывал стены.Прыгал через турникеты, клянчил деньги у водителей за протирку стекол.Если кто-то мочился на улице, он отправлялся прямиком в тюрьму.
Уровень городской преступности стал резко падать – так же быстро, как вподземке. Начальник полиции Браттон и мэр Джулиани объясняют: «Мелкие инезначительные, на первый взгляд, проступки служили сигналом дляосуществления тяжких преступлений».
Цепная реакция была остановлена. Насквозь криминальный Нью-Йорк к концу 1990-х годов стал самым безопасным мегаполисом Америки.
Волшебный стоп-кран сработал.
No comments:
Post a Comment